«Вечером мы с Никитой провожали отца на вокзале. Над черной дырой туннеля печально мигал зеленый фонарик. Летучие мыши низко проносились над нами, встревоженные белым пятном моего платья.
— Пойми,— говорил Толстой, сжимая мне руку,— Европа — это кладбище. Я все время чувствую запах тления. До галлюцинаций. Здесь не только работать, здесь дышать нечем. Жить в окружении мертвецов! Ненавижу людей. Надо бежать отсюда.
— Куда бежать?
Он молчит. Мы словно боимся высказать все до конца.
— Из Парижа я напишу тебе,— говорит он.
Никита, которому давно пора спать, повис на моей руке, мечтательно глядя на огни светофоров.
— Мама, что будет, если машинист поедет на красный?
Я отвечаю машинально:
— Плохо будет.
— Будет катастрофф? — допытывается Никита.
— Не катастрофф, а катастрофа,— обрывает отец с раздражением,— он черт знает как говорит по-русски! Почему ты не поправляешь? Любопытно все же знать, кого мы растим? Гражданина какой страны? Никита француз? Нет! Никита человек без национальности, без языка. Стерильный человек. Это страшно.
— Нет. Никита русский,— говорю я, гладя голову сына,— за это мы с тобой отвечаем.
— А что будут знать о своей стране вот эти, подрастающие? Блини рюсс, тройка рюсс... Ассоциации кабака в Пасси? Не больше. Даже меланхолии эмигрантской не сохранит это поколение. Стерильные люди.
Он махнул рукой».
Наталья Крандиевская-Толстая
«Воспоминания»